Не нужно обладать каким-то особенным слухом или же сверхъестественным чутьем, что бы чувствовать родственную душу. "Когда влюблен", как говорят всегда поэты. О, это нежное и безжалостное чувство. Этот водоворот абсурдных сочетаний эмоций; это дарующее жизнь орудие убийства.

Я слышал Её. Я чувствовал Её.

Меня влекло к ней, как мотылька влечет открытое пламя свечи. Неизбежное чувство. Я слышал звук её шагов, мерно раздающихся в гулких каменных залах и коридорах. Равномерный звук, как сердцебиение древнего маятника, как секундная стрелка старинных часов, отчитывающая час нашего с ней сближения. Каждый день, видит Бог, я ждал этот звук. Ждал, как приговоренный ждет свист опускаемого на его шею лезвия гильотины; как самоубийца ждет, лежа на рельсах, свет фонарей поезда, приближающегося к нему из туннеля. Ждал, как романтический герой древней книги, часа свидания с любимой, изнывая от любовной тоски. Ждал, как изголодавшийся щенок ждет прихода матери-суки, которая накормит и приласкает его. И вновь уйдет.

Я пошел на встречу своей прекрасной Линор. Последняя неделя в замке была ужасной. Физически ощущались нависшие над городом перемены, вызывая приступы мерзкой черной меланхолии. В такие моменты я ненавидел весь мир. Я ненавидел себя и свою ненависть, и свою ненависть к своей ненависти. Я погружался все глубже в этот замкнутый цикл. Но всегда, как по мановению волшебной палочки, в моменты когда казалось что я погряз в черном чувстве без возможности вернуться, приходила Она. Моя милая, чудесная Линор. И я забывал все проблемы, видя её чудесные глаза, слыша её мелодичный голос, касаясь её нежной кожи... Сам того не желая, я стал зависеть от её визитов. И вот опять это чувство.

Я бесшумно прокрался в зал и, облокотившись плечом о каменную стену, стал наблюдать за появлением принцессы в замке. Приходя ко мне, она всегда совершала одни и те же движения. Словно ритуал. Я знал, как пугают её темные коридоры моего убежища. Но тем слаще и приятнее для моего эго было потом обнимать её, и чувствовать, как страх теряет власть над её разумом. Пожалуй, именно иррациональным страхом и был обусловлен тот злополучный ритуал - капюшон, перчатки, пальто. Как завороженный я следил за каждым движением рук Линор, опережая их в своем разуме. Сегодня моя "жертва" оказалась более внимательной и заметила меня чуть раньше, чем я обычно позволял ей  это сделать. Я не без удовольствия отметил, как она смутилась. О, ни одна роза не сравнилась бы красотой цвета с румянцем на щеках моей драгоценной Линор.
В ответ на приветствие, я приблизился к девушке с, поистине, не человеческой скоростью. Нежно взяв её руку в свою, я процитировал на французском прочитанный мною накануне стих, целуя после каждой строчки кончики пальцев милой сердцу Линор: "Пускай щебечущих красавиц золотушных, поэт хлорозных дев, рисует Гаварни. Цветы, возросшие в оранжереях душных, мой рыжий идеал не заслонят они*". Насладившись произведенным впечатлением вдоволь, я отпустил руку девушки и, придав лицу как можно более суровый вид, недовольно фыркнул. "Тебя долго не было. Ты заставила меня волноваться. - Я очень старался, что бы мой голос звучал убедительным в своем недовольстве".

* Шарль Бодлер. "Идеал" (перевод В. Левика)